Господин Гардении стоял у холодного камина в своем загородном доме и размышлял. Он знал почти все. За агентом Сэртэ установили слежку – и Сэртэ действительно проник на дачу профессора Муромцева, улучив момент, когда в доме никого, кроме горничной, не было.

Нашел ли он бумагу, которую искал? И зачем он прихватил с собой граммофон? Вероятней всего, бумагу он не обнаружил, поэтому с помощью граммофона инсценировал бытовую кражу. А вот зачем он прихватил с собой: собаку, усыпленную им с помощью хлороформа? Непонятно.

Господин Гардении только что получил сообщение от своего наблюдателя, не выпускавшего из виду дачу Муромцевых. Наблюдатель телефонировал ему с аппарата, установленного на железнодорожной станции. Резидент велел продолжить наблюдение и докладывать об изменениях ситуации по телефону. Быть может, некоторые неясности возникли из-за того, что он не совсем понял эзопов язык своего соглядатая, но, кажется, его слова истолковывались вполне однозначно: «Арнольд навещал родственников, но, к сожалению, дома никого не оказалось, горничная сказала, что ушли на прогулку... Ему подарили граммофон... Увез на лечение собаку, пришлось применить хлороформ, собака нервничала...» Что же делать теперь, когда вопреки последнему назначенному сроку агент Сэртэ не явился с документом в руках в явочный кабинет резидента «Черного капеллана»? Господин Гарденин понимал, что промедление с получением документа на день-два в принципе ничего не решает. Но... Но только в том случае, если возникли непредвиденные препятствия бытового характера, помешавшие Сэртэ добиться своей цели. А если он вел двойную игру? Если он получил-таки документ и перепродал его конкурентам? С точки зрения европейской безопасности не имело значения, кто получит секретные сведения, – британцы, немцы или французы. А вот с точки зрения экономической выгоды сиюминутного свойства – дело обстоит хуже, Франция окажется в проигрыше. Да и он лично может понести материальные потери.

Впрочем, окончательно делать выводы рано. Более того, можно проверить свои предположения и другим – косвенным путем. Например, прозондировать почву в общении с германской резиденту рой. В прямые контакты с ней господин Гарденин не вступал, но не исключал того, что кое-кто из его окружения работает на берлинские ведомства. Особенно подозрительным казался ему Илья Михайлович Холомков – неотразимый красавец, способный приковывать к себе не только женские, но и мужские взоры. Однако, по наблюдениям господина Гарденина, Холомкова не удалось увлечь прелестями однополой любви, ни в одном из ресторанов, облюбованных тапетками и бардашами, Илья Михайлович не появлялся. Он явно предпочитал общество дамское – причем такое, где появлялись выгодные невесты.

Господину Гарденину удалось выяснить, что Илья Михайлович вдовствует, что в прошлом году он служил секретарем князя Ордынского, ныне покойного, что в его биографии есть некие темные страницы... Но никаких прямых доказательств или точных сведений о склонности красавца к преступной деятельности – в любом ее виде – у Гарденина не имелось. Это говорило, кстати, в пользу возможного сотрудничества Холомкова с иностранной резидентурой – берлинской, например. Осведомители и тайные агенты не должны иметь подмоченных репутаций.

Господин Гардении решил отправиться в сестрорецкий курзал, где иногда встречал господина Холомкова и даже имел приятную возможность сыграть с ним пару бильярдных партий.

Илья Михайлович действительно отдыхал на финском взморье. Впрочем, он теперь отдыхал всегда, ибо нигде не служил. Закончив службу у князя Ордынского, а заодно и выполнив свои обязательства перед господином Пановским, исчезнувшим невесть куда после смерти князя, Илья Михайлович чувствовал себя счастливым и свободным. Он даже немного попутешествовал по Европе – чтобы развеяться, и в Варшаве получил извещение, что на его банковском счете лежит кругленькая сумма. Ее перечислила одна торговая фирма. И хотя Холомков подозревал, что фирма дутая, ему в принципе все равно: если таким образом господин Пановский решил отблагодарить его за выполненное поручение, то он не имел ничего против и был полностью за продолжение сотрудничества, даже если бы пришлось вновь перетерпеть его хамские выпады... Илья Михайлович, сидя в зале ресторана, даже передернулся, вспомнив некоторые наиболее трагические моменты своего общения с внезапно пропавшим мучителем.

Из-за соседнего столика на него смотрел хмурый господин средних лет – с волчьим выражением лица. Илья Михайлович давно заметил, что им интересуются люди, обладающие некими сходными чертами: их глаза горели мертвым тусклым огнем, а припухлость под нижней губой и такая же округлая припухлость над верхней сообщали иx лицам что-то волчье. Он давно вычислил: так Выглядят люди, склонные к содомитству, они походили друг на друга именно такими чертами, да И некоторые их жесты тоже не оставляли никаких сомнений.

Господин Холомков испытывал к людям подобной породы отвращение. Но они явно тяготели к нему – и все благодаря его природной красоте, Которую он считал своим ценнейшим капиталом. Русая пышная шевелюра, глаза необычайной синевы, слегка размытой, как бы с пробегающими далекими облачками, безупречные черты лица, чуть удлиненная линия носа – как часто дамы и барышни терялись, встречаясь с ним взглядом! И он ощущал их возбуждение! Ощущал их внутренний трепет, их взволнованность, томительное ожидание и – сладкий страх жертвы... Нет, он любил только женщин!

Илья Михайлович попытался отвлечься, чтобы забыть о гадком содомите, но все-таки боковым зрением не выпускал его из виду, готовый при малейшем движении нахала дать отпор. Может быть, поэтому он и не заметил, как с другой стороны зала к нему подошел приятнейший господин – статный, в строгом светлом костюме, с тонкими черными усиками. Он поприветствовал Холомкова и попросил разрешения присесть. Их уже знакомили, фамилию смуглого лощеного господина он знал – Гардении! – на содомита знакомец не походил, скорее, такой же ценитель женщин, как и Илья. Привлекательный мужчина, но конкуренцию ему, Илье Холомкову, все-таки не составит. В сравнении с ним Гардении проигрывает своими манерами, слишком холоден, слишком равнодушен, не сможет разжечь в женщине настоящий огонь. Обрадованный Илья Михайлович не возражал против такой компании.

– Сегодня здесь тихо, – элегантный господин устраивался за его столиком, – а все потому, что не видно морских офицеров. Не прибыли из Кронштадта. Как вы думаете, с чем это связано?

– Не знаю, – пожал плечами Холомков, – от офицеров всегда много шума, да и апломба у них слишком много – так форма на них действует.

– Мне их амбициозность иногда кажется забавной, – улыбнулся одними губами Гардении, – но простительной. Трудная у них служба. Парады, ученья, проверки... – Он испытующе глянул на собеседника, но на лице красавца ничего не отразилось. – Чем изволите наслаждаться? Здесь хорошая кухня. Плиту из самого Парижа выписали, и продукты регулярно свежие от станции к ресторану подвозят, по подземной рельсовой галерее.

Илья Михайлович наслаждался устрицами и нежным шабли в ожидании котлеток даньон – он, пожалуй, мог считать себя гурманом или, по крайне мере, ценителем хорошей и здоровой пищи.

Гардении также попросил принести устриц, зажаренную в сухариках и масле навагу и тоже котлетки даньон, как можно больше петрушки, и еще шабли, для поддержания компании.

– Когда кронштадтский пароход не привозит моряков, я начинаю думать, что что-нибудь случилось и им не дали увольнения на берег, – продолжил он интересующий его разговор после того, как официант бросился выполнять заказ.

– Что же там может случиться? – с безразличным видом спросил из вежливости Холомков.

– Авария, например, или другое чрезвычайное происшествие, – лениво протянул Гарденин. – Мало ли что бывает при испытании новой техники.

– По правде говоря, меня это не слишком интересует. – Интонации Холомкова показались его собеседнику не очень естественными. – Да и кому все это надо?